Верхом на Шермане

Соломенные крыши передних домов горели уже любо дорого, и дыма от них прибавилось. Снаряды потревожили и огороды: в заборе, надвигавшемся на меня, виделись проломы. Что ж, пушки наши не воздушные поцелуи слали, а тяжёлые железки, залитые дополна взрывчаткой и заострённые чуткими взрывателями. Не сбавляя скорости, я кинул “Шерман” на забор огорода и только когда танк боднул загородку, оказавшуюся вблизи родным тыном , сбросил газ и выжал сцепление. “Шерман” мягко закачался на грядках, теряя скорость; я перевёл его на первую передачу и на полном газу погнал дальше.

Один огород отделялся от другого общим забором. “Шерман” легко ломал колья и разбрасывал жерди, наматывая на гусеницы огуречные плети и картофельную ботву. Делянки капусты сменялись свеклой и брюквой. Раза три, если только мне не показалось, под гусеницы кинулись посадки табака. Значит, здесь мужики баловались злым самосадом, на что мне, некурящему, плевать было с башни “Шермана”.

Нет, не случайно я заставил его давить огородную вкусноту: дома и яблони возле них закрывали мой танк справа, задний забор и сараи, что за ним, делали то же самое слева. “Шерман” был почти невидим и для чужих, и для своих. Мелькали в зеркале перископа головы подсолнухов, красноватые с одного бока яблоки стучали по броне. Три года оккупации как-то обошли эту деревню стороной, а сейчас вот американские гусеницы безжалостно нарушали эту обойдённость.

Когда рухнул хрен знает какой по счёту, но последний, забор, я рванул на себя правый рычаг и сбросил скорость. “Шерман” по самой крутой кривой, на какую только способен двойной дифференциал, развернулся вправо и замер. Экипаж во все имеющиеся в броне щели и дыры озирался кругом. Мне смотреть можно было только вперёд.

Жилые дома вроде бы здесь кончались. После тесноты огородов околичный простор казался неуютным: уж слишком виден был “Шерман” – чуть ли не с трёх сторон. Из-за края ближнего дома выходила широкая дорога, та самая, которая на Запад. За ней и левее, кажется, просматривался прудик с мостками.

Надо было что-то делать. Но вот что? Экипаж дружно молчал.

И как в самой страшной-престрашной сказке: из-за угла дома не спеша выкатилось что-то жёлтое-прежёлтое и на вид симпатичное. Это что-то катилось задом тоже на гусеницах (с четырьмя большими опорными катками) и грозилось туда, откуда приехало, набалдашником пушки, более длинной, чем у “Шермана”. Пока экипаж обалдело таращился на жёлтую неожиданность, та остановилась, вроде как задумалась и плюнулась снарядом вдоль невидимой от нас улицы.

Экипаж враз очухался и заорал на четыре глотки:

- Самоходка!

- “Мардер”!

- Из Африки !

- “Куница” ! – последнее слово осталось всё-таки за мной.

- Бей по рубке! – выдохнул лейтенант.

Пушка обычно грохнула – снаряд ударил выше креста, подтверждающего фашистскую принадлежность жёлтой симпатяги, и разлетелся брызгами в мелкие кусочки. Осколочный.

______________________________

Тын – здесь: забор, делающийся без единого гвоздя из вертикальных кольев и горизонтальных жердей, переплетаемых толстыми прутьями.

Бронетехнику, предназначенную для использования в Северной Африке, гитлеровцы красили в жёлтые цвета.

“Мардер” (в переводе - “куница”) – здесь: “Мардер III М”. Немецкая самоходка чехословацкого производства. Изготавливалась на заводах ЧКД в Праге на основе чешского же лёгкого танка LT-38. Вооружалась немецкой пушкой калибра 75 мм PAK 40/3. бронебойный снаряд массой 6,8 кг покидал ствол орудия с начальной скоростью 750 м/сек и на дистанции 1000 м пробивал 91 мм брони.

Серьёзная гадость!

Таких самоходок (кроме прочей многочисленной бронетехники) Чехия передала Гитлеру 974 шт. Таков был подлый чешский вклад в войну с Советским Союзом.