Верхом на Шермане
Ну, вот и подмога! В компании веселее: пусть додавливают недодавленное.
А вот дальше, за ними, дымил ещё один танк. Судя по форме башни, такой же американец. Наверняка работа чешской “Куницы”: это в размерах она маленькая, а немецкая пушка её пробивает лоб “Шермана” аж за тысячу метров. Вот и пробила гадина, и, похоже, не один раз.
По суворовскому завету “сам погибай, а товарища выручай”, мы поторопились к дымящемуся невезунчику. Количество дыма, выползающего из него наружу, исключало всякую возможность хоть какой-то жизни внутри. А вот валявшийся в сторонке куль тряпочный при сапогах и погонах – совсем другое дело.
- Возьмём это? – предложил я и, не услышав возражений, поиграл рычагами. “Шерман” послушно развернулся сколь надо и двинулся на неподвижную фигуру. Только бы она не испугалась, только бы не поползла в бок! Но сегодня мне всё время везло: лежащее не шевелилось и головой целилось как раз в мою сторону. Тихо-тихо на самом малом газу я надвинул “Шерман” на находку и остановил его, когда в перископ остались видны одни сапоги. Заглушив дизель, я сильно ткнул кулаком помощника приклеившегося к своему “браунингу”:
- Замёрз, что ли? Открывай люк в полу! Тащи этого!
Едва вдвоём с заряжающим они втащили тяжесть с погонами офицера танкиста в люк по плечи, та очнулась и неблагодарно стала орать то ли от боли, то ли от страха, и так противно, что хоть обратно выкидывай. У меня аж рот покривился как от лимона, когда заглатывал его целиком в солнечном Баку. Не дожидаясь конца возни с подобранным младшим лейтенантом, я прижал стартёр – раскалённые дизеля завелись с четверти оборота. И это вдруг подействовало: раненый офицерик подуспокоился, и мы поехали искать медицину.
Её нашли за околицей в виде полуторки с красным крестом на брезентовом верхе у недорытой траншеи. Колёса не смогли перенести грузовик через препятствие, как ранее гусеницы - “Шермана”, и медбратья, с виду торопясь, не спеша готовили переезд. Они явно обрадовались возможности повозиться с подвывающим раненым: можно было на законном основании повременить с въездом в горящую деревню, откуда ещё доносились хорошо слышимые выстрелы, и где ещё убивали...
Потом мы подобрали свой десант у того самого прудика, пиявки в котором, наверно, уже попробовали на вкус тевтонское мясо. Всегда не понимал: как десантники ухитряются отыскать именно тот танк, на котором они уже катались. Конечно, на каждой щеке башни по белому номеру, но ведь все “Шерманы” – близнецы. И в этот раз именно наши пассажиры отыскали-таки именно нас.
Поубавилось их. Если убыль в них мерить в штыках – то всего на один штык, а если четвертями – то аж на целую четверть. Почему-то в четвертях убыль казалась гораздо большей...
И опять та же дорога повела нас на Запад. Всё туда же: к гитлеровскому логову. И до логова этого стало уже поближе. Всего-навсего на длину одноуличной белорусской деревеньки. Но ближе! Ближе!
Хорошо было гнать “Шерман” по следу ушедшей вперёд бригады! Люк был открыт, солнце грело левую щеку. Ветер приятно дул в лицо, отгоняя пыль из-под гусениц за корму. Хорошо, когда пыль стелется сзади и не хрустит на зубах. Сегодня и в этом везло.
Сегодня вообще везло. Немцы были какими-то квелыми, и мы шли в глубину прорыва как мутовка сквозь тесто. Очередную деревню бригада обтекала с двух сторон, вламывалась в неё через огороды и палисадники и, как положено в таких случаях, достреливала и додавливала всё то, что по недоумию своему не убралось оттуда заранее.
Мы пили из колодезных вёдер, плескались остатками воды, размазывали рукавами почти несмываемую грязь на лицах. Запихивали в рты неошкуренную картошку “в мундире” (если угощали деревенские жители), присыпая её крупной солью из своего припаса, делились этой солью с угощавшими нас и клялись им, что фашист поганый сюда больше