Верхом на Шермане

наука: не высовывайся далеко и не вовремя. Мина ведь не разбирает: кто офицер, а кто нет. Ничего; заряжающий замотает башку чем надо – только и делов. Лишь бы шлем налез на утолщённое повязкой место.

- Вперёд! – это я уже себе сам, - давай, “Шерман”, – и ещё добавил скоростёнки.

Не стоило глазеть по сторонам: обычный вид – ну поломанные повозки, ну разбитая пушка, ну раздавленная землянка, ну немцы дохлые кое-где. Так для того и шла здесь 35я бригада, оплачивая метры своего продвижения потерянными танками. И людьми.

Откуда-то справа вынырнула дорога, но я погнал “Шерман” рядышком, не решившись воспользоваться ею: мины, могли быть мины – в том числе и противотанковые. Поберёгся. “Бережёного и Бог бережёт” – так ещё моя бабушка твердила, а она по части богов была докой. На сегодня мне уже хватало одной пехотной мины и побитой головы лейтенанта. Кстати: как он там?

- Нормально, – прохрипело в ответ в ПТУ . Вот и хорошо, что нормально: без командира очень несподручно. Можно, конечно, но лучше не надо. Вот без помощника – можно, без заряжающего – обойдёмся, без башнёра – можно, но смысла нет, а без командира – несподручно. Нужно же кому-то кричать: “вперёд” – или: “направо”, иногда: “назад”, и, главное - “огонь!”.

А вот без меня никак, ну никак нельзя. Без водилы “Шерман” – груда железа, хоть и с торчащей из неё пушкой.

Впрочем, были ещё и пулемётики-скорострелки: один – вперёд, другой – по кругу. Но ведь и их надо довезти, дотащить, доставить до противника, чтобы они смогли показать, на что, собственно, способны. А без меня это никак не получалось. Вот и выходило, что “Шерману” без водилы – ни туды и ни сюды.

Чуть не забыл: на башне у нас ещё имелся зенитный пулемёт, и даже крупного калибра. Но я никогда ещё не видел, чтобы кто-нибудь с “Шермана” сбил самолёт. Так, попугает кто-нито “Юнкерс с колёсами наружу ”, а потом его же офицеры долго ругают за демаскировку своих танков.

И опять: эту маленькую зениточку тоже нужно возить. А водитель – я. Так-то!

- Бригада хорошо идёт. За нами в три колоны, - обрадовал зачем-то лейтенант.

Вот как! Значит, наш взвод головной, а мой “Шерман” головной в головном взводе. Это, конечно, почётно, но именно идущему первым полагается при случае и первый бронебойный снаряд в лобешник. Такая вот перспектива. И ведь за калёную болванку в лоб орденов не дают, даже медальки завалящей не подкинут...

Перед заниженной узостью стояло кладбище “Шерманов”.

Прокатываясь мимо первого, что замер в метрах шестистах от узкого прохода, я заметил его разбитую гусеницу, а по странному положению пушки определил заклиненность башни. Следующая пара “Шерманов” была уже изуродована основательнее: в каждый попало никак не меньше полдюжины болванок. Последние два вообще были искорёжены и обуглены. Их явно наказали за излишнюю близость к опасному месту.

Когда же мой “Шерман” проскочил эту узость и на первой скорости и полном газу влез на взлобок, дело прояснилось: на самом пригорке по обе стороны дороги торчали из ям верхи немецких Т-4х . Вид у них был самый что ни на есть подходящий для такого случая:

______________________________

ПТУ – переговорное танковое устройство: микрофоны, наушники, провода, и т. п.

“Юнкерс с колёсами наружу” – это, конечно, немецкий пикирующий бомбардировщик Ю-87. Был настоящим бедствием для Красной Армии во время её отступления, т. е. до конца Сталинградской битвы. На пикировании он мог включать воздушные сирены, и их дикий вой парализовывал слабонервных на земле.

Очень хороший пикирующий бомбардировщик, но к описываемому времени изрядно подустарел и количество его в воздухе сильно поубавилось стараниями Красной Армии.

Т-4 – основной танк гитлеровской Германии (и её пристяжных) в период ВОВ. По советской классификации – средний танк. В начале ВОВ имел пушку калибра 50 мм (для военных действий в Западной Европе и Северной Африке этого вполне хватало), потом для драки с Т-34м немецкие специалисты поставили калибр 75 мм и утолщили броню.

Хороший танк, но Т-34му он всегда уступал. “Шерману” М4А2 бороться с Т-4м было непросто.