Верхом на Шермане
Уже далеко за полночь кой-как доделывали спуск, и я спиной ощущал тоскливые взгляды в мою сторону. Едва выдавил, сипя: “Хватит”, - все полезли по скату спуска наверх из замучившей нас ямы.
Обтёршись нижней рубахой и напялив её снова, я по свету лейтенантского фонаря ввёл повернувшего назад пушку “Шермана” в свежий капонир. Никто не орал “ура” и не прыгал от радости. Все выдохлись напрочь. Башнёр ещё помотал для пробы опущенной до предела вниз пушкой по кругу и оставил её смотреть вперёд. Те, кто был с лопатами, без приказа подправили, где нужно, бруствер.
Валились спать, кто где мог. И я, вернув лимонки в надколенные карманы неизносимых немецких штанов и натянув американскую куртку, скрючился на водительском сиденье. Поднял воротник, спрятал кисти рук от звеневших кровососов-комаров в рукава, вытянул сколь можно ноги в английских ботинках, уткнулся буртом советского шлема в бортовую броню и отключился.
Сердито помигивая фарами, “Шерман” укоризненно помотал головой-башней и, как в сказке, заговорил железным голосом: “Хоть ты, Витька, и сержант прославленной Слуцкой 37й танковой бригады Красной Армии, а одет опять не по форме: заместо русской гимнастёрки – куртка американская со многими карманами, заместо приличного галифе – штаны немецкие толстенные, заместо кирзовых сапог – ботинки английские высоченные, да ещё с корсетной шнуровкой... Всё! Терпение моё лопнуло, и из капонира твоего я сейчас вот выпрыгну!”
Не успел я сказать, что он слишком тяжёлый для этого, как “Шерман” затрясся, захлопал крышками всех люков и стал бить меня по щекам рваной галошей.
“Зачем же рваной-то – целой не нашлось, что ли?” – почувствовал я обиду.
- Да очнись ты, очнись! Ну никого не добудиться! Хоть ты, сержант, очухивайся – голос из железного становился лейтенантским, - заводи дизеля!
Настырная рука трясла за плечо так, что голова не шутя билась о броню, звенящий окрик командира ввинчивался в уши:
- Выводи танк из капонира! Идём в разведку! Приказ комбрига!
По крыше “Шермана” раздражающе лязгали подковки каблуков, внутри противно шевелилось. Нет, не дадут доспать, гады! Разлепив глаза с помощью пальцев, попытался понять, который час: маленькая стрелка приборных часов была где-то на цифре 3. Но в открытый уже люк по-прежнему заглядывала звёздная ночь. Неужели спалось меньше часа? Невезуха.
Голова была тяжёлой, во рту копилась горечь слюны, в животе неприятно слабело. Щуря от рези глаза, прохрипел помощнику:
- Проверь, пусто ли за кормой? – и прижал нужную педаль. За спиной взрыкнули дизеля. Привычная дрожь железного корпуса создавала походное настроение. Увидев воткнувшуюся в люк руку помощника с оттопыренным до отказа большим пальцем, послал “Шерман” назад. Взревев, тот с натугой полез в подъём, отравляя капонир выхлопами. Сизый газ проникал даже внутрь, вызывая кашель. И в который раз я подумал, что не мешало бы дизелям иметь побольше мощностёнки. Ну как на Т-34. Эх, американцы, не на том экономили!
Пугая ночь рыком дизелей, боднув пару подвернувшихся бабок, “Шерман” замер с наружной стороны капонирной подковы, подрагивая как стреноженный конь.
- Где наводчик? Куда он засунулся? Найду – башку оторву! – залютовал комвзвода. – Ну кто хоть его видел последним?
______________________________
Вниз пушка “Шермана” М4А2 склонялась до 10о от горизонтали.