Верхом на Шермане
Башня его хранила две залысины от таких скользящих прикосновений, а левый вертикальный борт почти у самой кормы имел заметную выщербину глубиной больше, чем на половину тридцативосьмимиллиметровой толщины броневого листа. Бронебойный снаряд, прикоснувшийся к борту в этом месте под прямым углом, был, по-видимому, на излёте и не сумел проткнуть её насквозь, хоть и очень старался. Широкие вогнутости вертикальных бортов говорили о многочисленных и очень горячих поцелуях осколочных снарядов. Всё это ничуть не повредило внутренностям “Шермана”, задиристо уставившего свою, в общем-то, недлинную пушку в сторону надоевшего прикосновениями врага.
Из всех люков “Шермана” торчали головы экипажа; радист же затаился внутри, растворившись в шелесте радиоволн. Десант, подсунув под себя для мягкости свои же собственные вещмешки, благодушествовал на покатой спине “Шермана”, взахлёб глотал махорочный дым, гладил приклады автоматов , беспричинно щупал запасные диски в подсумках, хватался за ручные гранаты на поясных ремнях. До меня доносились одобрительные для пушкарей высказывания:
- Подходяще бьют наши!
- Да уж, немцев тама поубавится.
И главное для такого случая:
- Подольше бы!
Но, побросав в сторону противника положенное по такому случаю количество снарядов и мин, артиллерия смолкла, и в обещанный ею проход пошла стоящая впереди нас 35я танковая бригада нашего же корпуса с десантом и частями усиления. В той стороне привычно для моего слуха зарычали десятки моторов и ещё больше залязгало гусениц. Почти сразу к этим тревожным звукам добавились резкие хлопки танковых пушек и разрывы отвечающих им снарядов. Когда же сквозь общий шум боя донеслась трескотня “машиненгеверов ” и “браунингов ”, стало ясно, что 35я бригада дорвалась-таки до фрицев, и её танки уже топчут чужой передний край. Понемногу удаляющиеся звуки боя давали понять, что дело там решается в нашу пользу, и получалось это, по-видимому, совсем неплохо, поскольку ближе к полудню, когда солнце стояло где-то слева от нас, радиоволны донесли весть, что проход в переднем крае немцев не только прорублен, но и зачищен: всё, что почему-то уцелело от артподготовки, и что ухитрилось ожить после неё – добито пушками и пулемётами, додавлено гусеницами, оглушено гранатами, достреляно автоматами и винтовками, доколото штыками и финками , добито прикладами и русскими кулаками... И, следовательно, пора бы поразмяться и нам.
Пора так пора – кто бы спорил? И уже наша 37я Слуцкая танковая бригада пошла в приготовленный для неё проход с расчётом глубокого прорыва.
Прорыв – это особый случай в наступлении. Прорыв – это не кинуться просто с кулаками на передний край немца, а там – куда удача вывезет. Прорыв – это не прогрызание обороны фрицев по километрику в день. Прорыв – это когда узкий клин войск быстро вбегает вглубь противника, не оглядываясь назад, и ломится всё глубже и глубже, рискуя почти наверняка быть отрезанным от основных сил – товарищей, и умыться кровавой юшкой от встречного удара с нос, в зубы, в хрящи, под вздох и ещё ниже. И отплёвывая, отхаркивая или глотая свою же собственную кровь, этому клину или зарываться в землю, или пятиться к своим, отбиваясь, отстреливаясь, огрызаясь всем, что только есть в наличии, теряя технику и людей. Что лучше – я без понятия. И не брался судить. Генштабу виднее. Сталину тем более.
______________________________
Очень широко распространённое и изначально неправильное именование пистолетов-пулемётов того времени. Судя по наличию прикладов, это должны быть ППШ (Шпагина, скорее всего) или ППД (Дегтярёва, менее вероятно). Все советские серийные пистолеты-пулемёты были разумно созданы под один и тот же пистолетный патрон от “ТТ”.
Немецкие пулемёты.
Здесь – все пулемёты “Шерманов”. Изготавливались в США по бельгийским разработкам.
Здесь – штурмовой нож десантника (штатное холодное оружие Красной Армии). Не путать с самоделками хулиганов-бандитов. Название, конечно, пришло из Финляндии, когда она ещё входила в состав царской России.