Перелёт

уже не мелким браконьерчиком-зайчатником, а преступником государственным. Я нарушил бы приказ Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), Советского Правительства и лично тов. Сталина! Размеры такого преступления я даже не пытался представить.

У меня уже была очень большая скорость, и я, вдобавок, заходил от солнца, набирая козыри для предстоящей игры. Если заход от солнца был козырным валетом, то преимущество в скорости явно тянуло на козырную даму. Внезапное моё появление отдало мне козырного короля. Предстояло лишь покрыть весь расклад козырным тузом моих пулемётов и пушки. Разумнее всего было бить бомбардировщик по передней полусфере (не в лоб) и сверху. Руки-ноги сами сделали сотни раз продуманное. Мне много раз приходилось стрелять и по воздушным шарам, и по конусу. На учениях это получалось, и получалось более чем на «отлично». Но здесь был не конус. Здесь был бомбардировщик с живыми (пока) людьми внутри. Но ведь они только что сбросили бомбы на город и, может быть, на «маленькое-маленькое» полкового замполита! И они явно собирались повторить это своё занятие, то есть превращали живых (советских) людей на земле в мёртвых.

«Не поддаваться ни на какие провокации!»

Бомбардировщик стал поднимать нос, выходя из пикирования. Сейчас его стрелок любовался результатами бомбометания, а пилот был занят выводом самолёта из пике. В мою сторону он смотреть не мог – солнце. Стрелять без приказа нельзя, это я знал твёрдо и спокойно вынес перекрестие прицела вперёд и выше носа бомбардировщика.

Пятьсот метров – для пулемётов далековато, но пушка доставала. Ещё чуть… Стрелять без приказа нельзя, и я без «мандража» (как тогда, с зайцем) плавно увеличивал давление большим пальцем правой руки на педальку-гашетку, общую и для пулемётов, и для пушки. ЯК-1 очень хороший истребитель и сработал как положено. Машину слегка затрясло, три красновато-белые трассы кинулись вперёд, слегка загибаясь вниз в конце полёта, заканчиваясь впереди и ниже носа цели. В кабине запахло порохом. Я не отрывал пальца от гашетки (это перерасход патронов и возможный перегрев стволов пушки и пулемётов), но это была первая в моей жизни стрельба по всамделишной цели. Бомбардировщик носом наскочил на строенный пучок раскалённых струй и прошёл всем телом сквозь него. Когда хвост хищника выскочил из огненного пучка, я равнодушно отпустил гашетку и дёрнул ручку управления на себя. Она не шла – ещё бы: скорость огромная и воздух на рулях стал жёстким. Подключил левую руку, упёрся ногами, напружинил спину, и нос ЯКа стал нехотя подниматься. Огромная тяжесть вдавила в сиденье, угрожая его сломать, и прилепила спину к бронеспинке; руки, вцепившиеся в ручку управления, стали неподъёмными; потемнело в глазах; заложило уши. Когда проскакивал за хвостом бомбардировщика, совершенно ясно разглядел на высоком, притупленном сверху, киле вращающуюся вправо свастику (чёрную на белом фоне, непонятную для русского глаза фигуру). Она, по смыслу, обещала радость жизни, а на практике