Перелёт

педалями обнаруживались разные палки. Это когда полк посещали разные комиссии. Откуда тогда брались палки под педалями, никто не знает до сих пор, но комиссия обязательно отмечала это как недостаток. И у меня уже давно выработалась привычка проверять: нет ли чего постороннего там, где педали, и вообще в кабине. Сейчас ничего такого я не нашёл (пилотка за бронеспинкой не в счёт). Высунув голову из кабины направо, подавил потихоньку по очереди педалями – руль поворота немного шевелился соответственно педалям. Сильно давить было нельзя: мешал дутик, опиравшийся на землю. Потянул на себя ручку управления и увидел, что правый руль высоты послушно приподнялся вверх. Толкнул ручку от себя, и он спрятался под соответствующий стабилизатор. Теперь голову высунуть влево и повторить движения ручки. Дальше качнул ручку влево-вправо, и элероны послушно шевельнулись противоположно друг другу. И люфта в ручке не чувствовалось. Повернул кран изменения шага винта, и лопасти винта шевельнулись. Поставил шаг на малую величину.

Вставил ключ зажигания: стрелки электроприборов шевельнулись, а внизу приборного щитка загорелись две зелёные лампы, подтверждая, что шасси в выпущенном положении. Пусть я зануда и буквоед, но аварии по причине невнимательности мне ни к чему, и я продолжил осмотр теперь уже приборов: топлива полный бак, давление воздуха в пневмосистеме максимальное, температура воды и масла лишь чуть выше, чем у наружного воздуха, напряжение на аккумуляторе предельное, самолётные часы шли и время на них совпадало со временем на моих наручных золотых часах. Очередь остальных приборов наступала несколько позже.

А пока подключил радиошнур к бортовой связи, нажал кнопку радиоприёма – услышал в наушниках знакомый шум и треск: радио работало. Двинул вперёд до защёлки крышку фонаря, осмотрел её чистоту, убедился в надёжности нахождения её в закрытом положении и вернул крышку назад. Ещё поводил глазами по кабине: не упустил ли чего, но ничего такого не обнаружил. Разумеется, ещё раньше, проходя мимо сливного устройства бензобака, я снял пальцем с него жидкую каплю, растёр её на ладони и понюхал. Пахло бензином. А что вы думаете? Хоть и очень редко, а бывали случаи, когда в бензобаки вместо авиационного бензина наливали речную воду. Не стоит и говорить, насколько это плохо. Это страшно плохо: мотор обязательно глох (чаще уже в полёте), затем – вынужденная посадка, и тут уж как кому везло.

Если бы я мог, я заглянул бы в цилиндры двигателей: что там и как? Но это уже из области несбыточных мечтаний.

Техник уже протягивал мне самолётный формуляр и химический карандаш. Послюнив жало карандаша, я расписался в нужной графе, и это означало, что наш с техником ЯК к полёту мною принят.

Голова техника из проёма кабины исчезла вместе с самолётным формуляром и карандашом, а я поудобнее (если это возможно) уселся на парашюте, пристегнул привязные ремни (и поясные, и плечевые), опустил на глаза полётные очки и только теперь надел тонкие кожаные перчатки. На скульптурах и картинах