Перелёт
количестве. Но ещё больше под этими же берёзами в средине лета было подберёзовиков. Их шляпки торчали изо мха и были видны издалека. Шляпки были светлыми-светлыми, и подберёзовики там звали «серяками» – конечно, за серый цвет.
Заметил, что давно смотрю куда-то в вершины берёз, и ещё почувствовал, на себе суммарный взгляд эскадрильи. Он требовал от меня действий – от жизни не спрячешься.
Повернулся к своим ребятам спиной, лицом к полю.
Что мы имеем? Кроме полного отсутствия связи (заправщику вернуться ещё было рано), нет аэродрома на юге и нет аэродрома на севере. Остался на широкой (известной мне) полосе перед границей только мой аэродром, который и аэродромом-то назвать можно было лишь условно. И ещё есть моя эскадрилья. Она уцелела, конечно, оттого, что прилетела сюда только вчера под вечер. Да ещё я сразу загнал самолёты в лес, и грузовики, когда они приехали, тоже разместил в лесу. Аэродрома не возникло – вот в чём дело! Никто не видел девять маленьких краснозвёздных ястребков. Они сразу спрятались под пологом большого леса. Как тетеревиный выводок. А я был при них вместо тетёрки-матери.
Автомашины, урча, поползли вглубь леса на места своих стоянок, а я опять опустился на подстилку и прижался спиной к берёзе. Буду ждать второе звено. Пусть все, кто сейчас на земле, отдыхают, а я буду ждать тех, кто сейчас в воздухе. Впрочем, ещё одно: оттолкнулся от берёзы, разыскал взглядом старшего обслуживания:
- Завтрак по распорядку. И своих людей не забудьте!
Тот чуть задумался (ведь речь шла уже о втором завтраке) и опять убежал. Мне стал нравиться этот старший обслуживания: дело знает, не спорит и не выпендривается. Оглянулся на деревню – её припойменный край уже чуть затянуло дымком. Значит, копны уже горели. Предстояли крик деревенских и втык мне от моего начальства, но деревню (как соседствующую с аэродромным полем) надо сделать плохо видимой сверху.
Опять опёрся спиной и затылком на берёзу, прикрыл глаза и сразу:
«Провокация или война?»
Расстреляют или пожалеют?
Мать честная! Когда же это кончится? В таких случаях обычно матерятся трёх-пятиэтажно, но я никогда не ругался и не ругаюсь матом, даже наедине с собой. Не привык. Обхожусь без мата. Не люблю слушать матерщину от других: режет слух и служит признаком малословия.
«Провокация или война?»
Пропади всё пропадом! Надо думать о том, что ближе. Значит, так: имеет место бомбёжка на юге и бомбёжка на севере. Меня пока не бомбили (как бы не сглазить). Бомбили ли на востоке и на западе от меня – я не знаю. Но: на восток для связи с «верхом» я послал порожний бензозаправщик с наименее ценным техником (ну, это затяжная перспектива), а вот на запад, уже на разведку, мною отправлено звено ЯКов, и когда оно вернётся, я буду знать, что там, на западе. А